Но свежи и ярки грозди
На картине на фламандской.
По стиху сильней, чем в прозе
Нашей позы эмигрантской

Разлилась густая нежность.
И любовь к родным пенатам
Превратилась в неизбежность.
Посочувствовав пернатым,

Скажешь, я ведь тоже родом
С севера. А на этюде
Не окончен ужин с мёдом
И лимонами на блюде.

В чужеземном краю, где длиннее июньская ночь,
Где часов на высокой стене еле слышны удары,
Мы застряли навек. Время мчится бессмысленно прочь.
И зеленая пена раскидистых крон Вассенара ∗

Поглотила тревоги, надежды, мечта без следа.
Нашу речь заглушает её необузданный шелест.
Мы не можем понять, для чего мы попали сюда?
В чём же суть испытания? В чём его прелесть?

Почему же, ответь, всё дороже становится нам
Этот сад загустевший и дюны вдоль моря, и ветер?
Почему обесценилось прошлое? Словно бы хлам
Мы выносим его и как будто бы счастливы этим.

То, что мы сохранили от прежнего – только руда,
Здесь она выплавляется в новую форму незримо.
Ах, как сладко влюбляться в чужую страну, без труда
Становясь на скитальческий путь пилигрима!

Все может сбыться». Не сбылось уже!
Не лучше ли совсем уйти и скрыться
За тридевять земель и за границей
Мечтать о петро-дивном мираже?

Что всматриваться в острова ладонь,
Изрезанную линиями жизни?
К чему гаданья?! Умереть в отчизне
Доводится не всем. И медный конь

Уносит к голубиным нас горам
За океан. Поэта двух Венеций
Туда сослали. Позже приглядеться
К тем берегам позволили и нам.

Паутиной нависла дождливая мгла.
С голубиных высот с крестовиной на грудке
Преогромный паук смотрит из–за угла
На Кривушу. Мокрополь играет на дудке.

И крылатые львы поднимаются ввысь,
Повинуясь призыву волшебной свирели.
Отчужденный чудит. Ему шепчут, уймись, –
Чужаки у его беспокойной постели.

Павловск, Царское, Стрельна, – все тонет в глуши.
Львы летят над домами, но кончатся силы,
И они упадут там, в порту. Не спеши,
Не спеши просыпаться – разбудят буксиры.

Баржи грузят грузины, китайцы киту
Затолкали жемчужину в глотку, а турки
Расплодили турфирмы. Увязли в бреду
Казино, рестораны, дворцы. В Петербурге

Оставаться не надо. Проснись, но не здесь!
Сон души пусть уносит тебя, осеняет
Золотыми крылами и присно, и днесь,
И вовек яко бдяща тебя сохраняет.

Одних спалило зноем,
Другие ветер смял.
Букет, пропахший горем,
Сам по себе завял.

Но как же ты спасала
Свои цветы, Марлен?
От самого вокзала
Ряды чумазых стен

Мелькают за окошком.
Смотри, уже сады.
Ещё совсем немножко!
Париж уснёт, и ты,

Не думая о прежних
Мечтах, глубоким сном
В своих покоях нежных,
Забудешься. Паром

Несёт нас по Уазе,
Не знавшей перемен.
В великолепной вазе
Твои цветы, Марлен.

Весь этот город немыслимо переиначен.
Все изменила война и поспешность застройки.
Дух буржуазной столицы во многом утрачен,
Но кое-где его признаки все-таки стойки.

Тонкие запахи, бодрые краски былого
Оберегает еще эта странная местность.
Хоть разбомбили ее, но отстроили снова.
Виттенбергплац ∗ со своим Кауфхаус дес Вестенс ∗ ∗

Снова блистает. Торгуют кругом магазины.
Пестрая бродит толпа, бестолково и праздно
Мимо бутиков, глазами впиваясь в витрины.
Ах, до чего хороша, до чего буржуазна

Эта торговая Мекка! Изящна на диво
Вся её утварь, подарки, коробочки, свертки…
Тает во рту шоколад под названьем “Годива”,
Рыжая леди с разорванной смотрит обертки.

Все может сбыться ”. Не сбылось уже!
Не лучше ли совсем уйти и скрыться
За тридевять земель и за границей
Мечтать о петро-дивном мираже?

Что всматриваться в острова ладонь,
Изрезанную линиями жизни?
К чему гаданья?! Умереть в отчизне
Доводится не всем. И медный конь

Уносит к голубиным нас горам
За океан. Поэта двух Венеций
Туда сослали. Позже приглядеться
К тем берегам позволили и нам.

Вдоль вымерших рыбацких деревень
Скользила твоя дымчатая тень,
Струилась по воде и по песку,
Смывая горечь соли и тоску.

Никто не мог догнать тебя никак.
Луна погасла, и потух маяк.
Лишь цепи дюн в погоне за тобой
Все выше поднимали тёмный строй.

С востока приближающийся свет
Они закрыли. Но тогда в ответ
Быстрее ты помчалась и вдали
Как будто оторвалась от земли.

Ни один отголосок случайным не будет. И даром
Не мелькнет ни одна из тобою увиденных улиц.
Дуги крыш и мостов над каналом
На пшеничную тень оглянулись.
Вот крестьянин идет вдоль щербатого тракта –
Там в конце, где сливается с морем дорога,
Перейди вслед за ним на ту сторону грахта∗,
Помолись на пшеничное поле Ван Гога.

В Головинском саду не цветут амстердамские розы.
И садовник из Лейдена их уже вновь никогда
Не взрастит, не польёт. Нелюдимы, бесхозны
Вековые аллеи, и гроты с остатком пруда.

Император уже на сойдет здесь на берег у сада.
Его ботик не вспенит на Яузе водную гладь.
Всё прошло без следа. Лишь одна остаётся услада,
Нашей бедной фантазией прошлый ландшафт угадать.

Мы идем вдоль реки. Её мутные движутся волны
К монастырским камням, но стена безупречно бела.
И сквозь транспортный гул еле слышны старинные звоны,
И Елоховской церкви плывут вдалеке купола.

Вот океан шумит в ушах.
Не видно суши.
Один неосторожный шаг –
И ты не нужен.

Почетный гражданин Перми
Ревнует шумно!
Контракт разорван, за дверьми
Артист безумный.

Уйти со сцены не беда!
Одна отрада –
Златая сохнет у бедра
Гроздь винограда.

Но нет упрека ни на грош.
Он сходит плавно.
Сознанье гаснет. Только дрожь
В коленях фавна.

В тумане сгорает листва, желтея, краснея. Ветер
Этот пламень раздул и бросил с восточных гор
На западные холмы, которые на рассвете
Вспыхнули быстро так и изумили взор

Тем сходством, которым вдруг всё оживилось. Стала
Яркой палитра вся – больно кругом глядеть!
Кто думал ещё вчера, что могут вот эти скалы,
Этот вермонтский лес русским огнём гореть?

В зелёных затонах белеют огни.
Осенние сумерки. Снова одни
Мы скрыты. Исчезли из наших стихов
Созвучия рифм. Возле белых холмов
В домах пилигримов поселимся мы
И ждать приближения скорой зимы
Мы станем, вдыхая туман по утрам.
Пусть белые вирши Коннектикут нам
Диктует как прежде. Они потекут
Контрастным потоком в его изумруд.

На бульварах солнце слепит витражи,
Жарче лета, краснее весны, во всю прыть
Разгорелась осень. Кому ни скажи,
Не поверят, что так может быть.

Многоцветен, как экзотический мех
Многолюден, как будто Бухарский базар,
Этот город водит кругами нас всех
Золотой разостлав тротуар.

Блещет бронза сбруи, внезапный поток
Ветра поднял квадригу коней и она,
Полетела к солнцу, туда на восток,
Там где волны из жёлтого льна.

Точно общий праздник иль тяжкий недуг,
Точно око, что зрит наяву и во сне,
Охватила осень, втянула в свой круг
Всех и вся, не оставив извне

Никого. Здесь всё подчиняется лишь
Её воли. Теперь красно-желтая масть
Входит в моду всюду. Всецело Париж
Принимает осеннюю власть.

И куда ни кинь, и куда не пойди.
Всюду солнечный диск, всюду льющийся свет.
Но внутри тебя: в голове и в груди –
Все потухло. Прошло столько лет!

Ты был признан всеми, но всеми забыт
Словно зренье, которым ты долго глядел
Только сны, ослабло, и виден лишь стыд,
Да и то, что ты стал не у дел.

Над витринами Елесейских полей
Над тавернами, где куролесил Вийон.
Мчится та из бронзы четвёрка коней.
Ни за что не догонишь её!

На брабантских широтах чудна природа
Не поймешь никак, что за время года.
Лето с осенью схоже. Зимой
Сыро, слякоть и дождь, как у нас в апреле.
Мы с тобой провести здесь всю жизнь хотели
Но пора бы уже домой.

Замки, церкви, дворцы, шевелюра кровель –
Петербургский размах и парижский профиль,
И бульвары с холма на холм
Вас низводят и вновь поднимают. Выше
Всех чертогов парят небоскрёбов крыши.
У подножия каменных волн

Дребезжат трамваи как в старых фильмах.
Бизнесменов, клерков в костюмах стильных
Поглощает жидкий туман.
Этот город, мне снова и снова снится.
Он как будто не знает, что он столица
Всевозможных европских стран.

И старается быть спокойным, обычным,
Даже тихим и даже демократичным.
Словно роскошь ему в ущерб.
Полистай альбомчик хрустящий, новый –
Фотоснимки ярки, на стометровой
Башне блещет победный герб.

Попрощайся с этим почти что раем
Мы с тобою здесь больше не обитаем.
И закрой свой тугой альбом.
В чемодан его, да запри покрепче!
Это те мечты, без которых легче.
Но я сделался их рабом!

Помнишь, мы пили коктейль как отвар.
Что в нем намешено, знал лишь бармен.
Только признаться не смел. Старый бар
В мире, не знавшем еще перемен,
Был нам отдушиной. Там в пустоте
Мы ощущали себя как цари.
В плюшевой яме его как нигде
Были мы счастливы. Не говори
Что не сбылось ничего из тех снов,
Что в том подвальчике виделись нам…
Так и осталась основой основ
Наша приверженность к крепким парам.
Переместилась вращения ось.
Вновь под парами курьерский состав.
Все перепуталось, переплелось -
Тронулся поезд, помчался стремглав.
Пусть за окошком убогий ландшафт.
Наша судьба – это наши мечты.
С нею мы пили на брудершафт -
С нею по-прежнему только на ты..

Мимо окон у самой биржи
Проплывают пустые баржи
Мы не будем с тобою ближе,
Мы становимся только дальше.
Что ж, расстанемся и исчезнем
В этом мире таком пространном.
Где-то там за проливом тесным,
За распахнутым океаном
Скорость лайнера станет ниже,
И появится радость даже:
Не проси - мы не станем ближе,
Не грусти - мы не будем дальше!